Зверь из бездны - Страница 66

– Он даже не простился со мной… Он жестокий… а ты – добрый… Я его боюсь, а тебя мне… только стыдно.

Снова жалость потоком хлынула и затопила душу Владимира. Он склонился и поцеловал Ладины волосы. Захотелось посмотреть в ее лицо, но она крепко впилась в подушку и отцепляла его руку, почувствовав его желание повернуть ее голову.

– Нет, нет, не надо. Так лучше говорить… Не стыдно… всю правду… – и она, захлебываясь от слез и волнения, порывами, начала бросать эту страшную «правду»… Она говорила, что отдалась Борису как во сне, от тоски по нему, Володечке, и от того, что он похож на Володечку и у него на руке, на том же месте, как у Володечки, – родимое пятнышко, а потом полюбила его, потому что он спас ее от смерти и не бросил в Новороссийске, когда она заболела тифом…

– Я его люблю и ненавижу. А когда его нет, то не могу: тоскую, как и по тебе… Не понимаю, что со мной, Володечка!.. Обоих вас люблю… Я никому из вас не буду женой… я хочу, чтобы вы оба были… тут, со мной. Я не хочу выбирать… Оба… со мной… Буду, как сестра вам… Пусть Борис женится и живет… с нами… И если ты кого-нибудь любишь, я не стану… сердиться… Тоже будете с нами… Боже мой, Володечка, я, верно, сойду с ума…

Владимир, слушая этот полубред превратившейся в ребенка женщины, едва сдерживался, чтобы не разрыдаться, и темный ужас безвыходности вставал перед ним угрожающими призраками близкого будущего. Казалось, что уже смерть тихо притаилась в этом белом домике и только ждет еще чего-то, что не кончилось и скоро должно кончиться… Такая безумная да вырвать этого ребенка-женщину из рук угрожающих призраков нового несчастья, страшнейшего и непоправимого, и сознание полного бессилия и его неустранимости никакими человеческими силами!.. В своем детском бреду Лада нечаянно, инстинктивно, женским чутьем своего материнства нашла единственный выход – в любви, очищенной от властвующего теперь во всех человеческих отношениях «Зверя», но для этого надо победить его внезапным преображением, приближающим человека к подобию Божьему. И другого выхода нет, и никакой ум, просветленный познаниями всего мира, не придумает иного… Нечаянная мудрость женщины, превратившейся в того из младенцев, устами которых глаголет сам Бог… Вот жертва любящей женщины-матери: она отказывается от плотских наслаждений во имя другой любви, извечно освещавшей путь человечеству… Может быть, и сама Лада не поднимет этой жертвы на своих плечах, но она хочет ее поднять и просит их, мужчин: «Помогите мне!»

– Лада! Если бы ты сразу сказала мне правду… и мы…

– Володечка! Я в эту ночь любила тебя, как тогда… давно, когда мы жили в моей комнатке после свадьбы… И все забыла, все забыла от радости… что вернулось то… Но это последняя ночь. Ее мне должен простить Борис, если ты простишь ему и мне…

Перестала плакать, только всхлипывала, как долго плакавший ребенок. Уже решалась показать на мгновение лицо, озаренное каким-то святым наитием. Такие лица встречаются на картинах Нестерова… Уже улыбка пугливо, как зарница ночью, моментами вспыхивала на этом одухотворенном человеческом лице…

– Лада!.. Я должен увидать Бориса и все сказать ему… объяснить… Я думаю, что смогу… быть тебе только братом, но…

Лада села, перестала прятать лицо. Озарение вдруг потухло, и на лбу обозначилась складочка:

– Борис… Он… посмеется… А может быть, он… Его любовь жестокая, Володечка… Ты добрый! Понимаешь… Он грубый стал… и в любви, и в ласках… Я стала бояться его ласк… Ему приятно делать больно, оскорбить, а потом… Он совсем переменился…

– Но если он тебя…

Лада испуганно оборвала:

– Нет, нет! Не думай! Он меня любит… очень сильно любит, но…

Лада спрятала лицо в подушку и договорила:

– Иногда он ласкает, и кажется, что хочет… убить… Лицо страшное, как у зверя… Один раз… Нет, не могу тебе рассказать это… Стыдно…

– Не надо. Не говори.

– Это было так страшно… Я думала, что он сошел с ума… Ты не такой.

Притихла. Потом, изменив тон, спросила, не поднимая лица:

– Ведь неправду он мне рассказал, что один раз вы напоили допьяна грязную бабу и…

Владимир вспыхнул, потупился и тихо произнес:

– Правда… Мы все стали зверями, Лада…

– А я не поверила, что и ты… Ты мне изменял? Там, на фронте?

– Да. Все мы там… Жизнь там, Лада, звериная…

Лада опять села. Сделалась грустной и вялой.

– Ну… и я такая же… и для вас обоих только как «пьяная баба»…

– Нет, Лада… Это другое.

Несколько минут тому назад казалось, что выход найден, и душа Владимира просветлела от озаренного тихим нездешним светом лица Лады, а теперь точно снова свет погас, и в душе – сумерки. Разве это неверно, что есть две «правды», Божеская и человеческая? Промелькнула в душах правда Божеская и потухла от «правды человеческой». Потому что теперь в этой правде жил «Зверь из бездны». И он выглянул… и испугал обоих… «Володечка», стоявший после своей «смерти» в Ладиной душе, как святая икона, на которую она молилась в минуты скорбей и тоски, «ее чистый, добрый и непорочный Володечка», перед которым она так грешна, – давно уже, еще раньше ее самой, опоганил любовь вместе с Борисом на «пьяной бабе». Такой же, как все, как Борис…

Лада долго смотрела неподвижным взором в пространство и потом вздохнула:

– Ты что?

– Так. Не знаю… Скучно. И страшно…

Лада вдруг почувствовала смятое в руке второе письмо, развернула и стала читать:

– Не понимаю. Кто это? К кому?

– Это пишет твой отец. Ко мне. Видишь: я все равно не могу остаться…

– Но какой же ты красный или зеленый? Ведь это – ложь.