Зверь из бездны - Страница 79

Как бы то ни было, а Орлов со своими орлятами сидел тоже в горах, и хотя никаких нападений на белые войска не делал, но пугал военную власть как притягательная и организующая всех недовольных сила. А что если этот легендарный герой встанет во главе всех зеленых, красно-белых и бело-красных и тех, что называют себя «Не тронь меня»? Кто нам расскажет душевную драму этого легендарного героя, заочно приговоренного к повешению белыми и в конце концов расстрелянного красными?.. Теперь уже ясно, что он, отстав от белых, не пристал и к красным, но тогда как у красных, так и у белых был одинаковый лозунг: «Кто не с нами, тот против нас», – а потому подлежит истреблению.

Исполнился пророческий «Сон Раскольникова»: «люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе, собирались друг на друга целыми армиями, но армии уже в походе начинали вдруг терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга»… Раскольников видел это во сне, а теперь мы увидали все это наяву…

Не сразу Владимир Паромов попал опять в армию. Ведь он числился убитым. Потребовалась длинная процедура для того, чтобы «воскреснуть» и снова превратиться в поручика. В мобилизационном отделе его встретили подозрительно и на всякий случай арестовали. Обидно допрашивали чины «контрразведки»: не тайный ли большевик, воспользовавшийся документами убитого поручика Паромова? Немногие из уцелевших боевых товарищей, лично знавших Владимира Паромова, были на фронте. Ссылка на летчика Соломейко осложнила только дело. Запрошенный письменно, тот ответил: «Поручик Владимир Паромов попал в плен к красным, бежал и был случайно расстрелян нашими казаками на станции N, что могу подтвердить как очевидец происшествия». В конце концов, пришлось сослаться на брата. Бориса вызвали в Севастополь, сделали очную ставку, и таким образом только Владимир спасся от грозившей ему опасности окончательно и навсегда превратиться в покойника. С чувством новых обид и оскорблений освободился Владимир из-под ареста и вышел на волю с еще сильнее укрепившимся намерением при первом удобном случае бросить армию и бежать. Хотя и «реабилитированный» следствием, Владимир все-таки остался на подозрении у начальства, что и выразилось в том, что его не пустили на фронт, а зачислили в «отряд особого назначения». Теперь, впрочем, это уже не оскорбило Владимира, а напротив – обрадовало: легче привести свой побег в исполнение… Не оскорбило даже то обстоятельство, что ему не дали по-прежнему командования ротою, а подчинили подъесаулу из дикой дивизии, которого все называли заглазно «Карапетом». Это был тот самый «Карапет», с которым Владимира познакомил брат Борис в Балаклаве.

– В мою роту? Очень рад! Вместе резать будем.

«Карапету» надоела мирная жизнь и пьянство на «береговом пункте», и однажды он явился в Севастополь хлопотать о переводе на фронт.

– Вы нам здесь не менее полезны, чем на фронте, – сказали Карапету.

– Почему так? Ты мной доволен, а я недоволен.

– Чем же вы недовольны?.. Место у вас покойное и сравнительно безопасное…

– Ты мене аскарбляишь? Зачем мне спакой? Я не баба. Зачем у меня оружие?

Тут Карапет взялся за ручку кинжала и сверкнул белками страшных глаз.

– Ты меня аскарбляишь?

– Хотите в отряд особого назначения?

– Мне все равно. Сражаться хочу – понимаешь? Я – не баба.

Так Карапет сделался начальником отряда. Отряд Карапета состоял из небольшого ядра настоящих воинов, около которого развертывался разный случайный элемент: любители приключений и сильных ощущений, забракованные по разным причинам «добровольцы», босяки. Когда в районе Карапета появлялись зеленые, отряд посылался на облаву. Карапет пополнял свой отряд местным населением и совершал поход в леса и горы. Иногда происходили стычки, перестрелки; изредка попадались в плен безоружные, и Карапет удовлетворял на них всю свою жажду крови, но большей частью эти походы кончались безрезультатно и лишь приводили Карапета в состояние бешенства, которое разряжалось опять-таки на ни в чем не повинных мирных жителях, татарах.

– Скрываешь? Ничаво не знаешь? Гавари, где большевик?

– Давай барашек! Кушать будем…

Привал, костры, шашлыки, красное вино и пляс под песню и хлопки рук:

Карапет мой бедный,Пачему ты бледный?..

Среди местного татарского населения быстро развивалось дезертирство. Крутая расправа белых с вождями «татарского национального движения» повлекла за собой глухое брожение, недовольство и недоверие к белым. Татарская молодежь, насильственно мобилизуемая в белую армию, стала убегать в горы. Это завязывало узел между татарским населением и зелеными. Дезертиры тайно посещали родные деревни и дома, снабжались пищей, получали предупреждения об опасности. Ведь свой своему поневоле брат!.. Случалось, что дезертиры приводили с собой голодного «дружка» из зеленых. Белые придумали «круговую поруку»: отвечала вся деревеня, если в ней удавалось изловить дезертира или зеленого. Так отряды особого назначения постепенно превратились в карательные экспедиции, и несчастное население уже не знало, кого ему больше бояться: красных, зеленых или белых?

Такие начальники отряда, как Карапет, казались ужаснее красных.

– И большевик разбойник, и белый разбойник, и зеленый разбойник. Савсим кунчал! Ай-ай-ай. Как жить будем? Нельзя жить, – причмокивая губами, говорили старики, и по вечерам, на закате солнца, все жалобнее звучала с мечетей молитва муллы к Аллаху…

И вот Владимир Паромов сделался одним из таких «разбойников»…