Зверь из бездны - Страница 80

Не так легко оказалось бежать, как думалось это сперва Владимиру. Карапет, привыкший к горам и лесам, избирал для ночевки такие места, которые гарантировали его не только от внезапного нападения зеленых, но и от побегов своего случайного воинства, делал постоянные проверки, ставил караулы из своих «шпионов». Надо было выждать особенно благоприятный момент или случай для побега, а его не выпадало. Приходилось быть участником не только «охоты на людей», но и возмутительных расправ с провинившимися деревнями. К несчастью, Карапет особенно полюбил Владимира и не желал с ним разлучаться даже ночью: брал спать в свою маленькую палатку.

Владимир ненавидел Карапета за его зверство и насилия, но приходилось поглубже прятать эту ненависть и притворяться преданным. Замечая иногда тоску на лице Владимира, Карапет утешал:

– Пагады: достанэм двэ бабы: минэ и тебэ! Не будет скучна… Я сам скучаю.

От скуки Карапет собственноручно порол нагайкой жителей, заглушая крики истязуемого своим диким рычанием, отчего начинало казаться, что не он порет, а его порят. «Страшный человек!» – думал иногда Владимир про Карапета. И страшный и полезный для большевиков: при помощи таких услужливых дураков даже «белый житель» легко переделается в «красного». А таких в белой армии было множество. Всего удивительнее в этом человеке – совмещение дикого зверя с наивно детским благодушием. Выпорет, а потом вдруг пожалеет: поднесет стаканчик водки:

– Кушай! Не сердысь, душа мой… У минэ такой характер… Не хочешь? Пачему не хочешь? Пей! Мириться хачу… Не хочешь мириться? Ты мине аскарбляишь? – и вдруг благодушно ласковый тон, свидетельствовавший об искреннем желании Карапета извиниться за свою жестокость с помощью стакана водки, снова заменялся гневным криком: – Не хочешь пить? Хочешь опять нагайку? Мало? Пей, гавару!

Свист и хлест нагайки. Несчастный пьет, а Карапет уже хохочет, точно мальчишка, которого рассмешили.

По ночам Карапет говорил о женщинах и о своих похождениях с ними. Хвастался успехами. Признался, что ему очень нравится Аделаила Николаевна. Он говорил о ней, как о жене Бориса, и не считал нужным стесняться перед Владимиром в своих признаниях:

– За такую бабау можно все отдать. Как арабская кобыла! Нэ любит она Бориса, минэ она любит, – врал Карапет, а потом начинал мечтать: украдет ее и увезет в Грузию.

– Я не лубим черный баба, лубим – белый. У нас только черный…

Около месяца продолжалась эта мука. Только в конце августа Владимир освободился…

В горах над дорогой между Бахчисараем и Ялтой столкнулись они с отрядом «орловцев», завязалась перестрелка, притянувшая к себе несколько блуждавших в окрестностях шаек зеленых. Попали в ловушку и, нарвавшись на скрытый пулемет, стали поспешно отступать. Мобилизованная из населения часть отряда разбежалась, часть перешла на сторону «орловцев». Карапет с Владимиром остались с горсточкой людей. Неожиданное нападение с фланга отрезало путь отступления – горсточка расплылась по лесу. Владимир понял, что момент настал: сопровождая в бегстве Карапета, он вдруг вскрикнул и упал. Карапет не остановился. На бегу оглянулся, выругался и спрыгнул под откос крутого заросшего кустами оврага…

Так Владимир Паромов снова превратился для всех в «покойника» и воскрес только для одной Лады…

Однажды, в отсутствие Бориса, Лада, как тень, блуждала в тоске около хаоса, потерявшая уже всякую надежду увидать снова «родного Володечку», по выработавшейся привычке подошла к заветному камню и не поверила своим глазам: она увидала пирамидку из пяти камешков. Да, да! Она ясно увидала пирамидку из пяти камешков. От радости и волнения она вскрикнула и едва не потеряла сознания. Не видал ли кто-нибудь этой радости? Осмотрелась: никто не видал. Потянуло сейчас же пойти и убедиться, что все это правда, а не воображение. Как лисица, замела свой след блужданиями, петлями, с оглядками скрылась в хаосе и стала красться знакомыми лабиринтами… Тихонько, чуть слышно говорила:

– Володечка!

Захватило дыхание: она присаживалась и отдыхала. В висках постукивали звонкие металлические молоточки, моментами в глазах вдруг темнело, и пугала мысль о слепоте. Но слепота сменялась необыкновенно ярким светом, и она снова кралась и говорила вполголоса:

– Володечка…

И вот, когда она была в нескольких шагах от «рая» и снова, задыхаясь от волнения, позвала Володечку, – она услыхала:

– Лада?!.

Поздно, когда уже стемнело, вернулась Лада домой, странная, пугливо-радостная, глубоко спрятавшая свою тайну от всего мира. Она смеялась затаенным смешком, бурно ласкала ребенка, плохо понимала, что ей говорили, и была рассеяна до таких границ, за которыми у окружающих обыкновенно является уже сомнение в нормальности.

– Лада? Ты что? Слышишь? Понимаешь?

– Хорошо, хорошо…

– Ты чему смеешься? И с кем разговариваешь?

Вернулся с берегового пункта Борис и привез печальную весть: Владимир убит в бою с зелеными.

Сперва Борис сказал об этом старикам. Совещались: говорить или нет об этом Ладе?

– Верно ли?

– На глазах у Карапета! Пулей в висок… наповал. Карапет подошел, думал – ранен, а он уже скончался, не дышал…

Что ж скрывать? Жизнь сама решила все… А то Борис с ней – тоскует и любит Владимира, Владимир пришел – Бориса не отпускает. Какой-нибудь один конец… Надо осторожненько подготовить и сказать правду. Выбрали случай и сперва сказали, что Владимир пропал без вести, потом, что его взяли в плен зеленые… Когда увидали, что Лада не кричит и не падает в обморок, то решили, наконец, открыть всю правду: